♫ James Brown • This Is A Man's World ♫

Десятое февраля. Шестнадцатый день рождения должен был стать обычным днем в Хогвартсе, ничем не примечательным и таким же обыденным, каким он был каждый проведенный в стенах Альма-матер. Утром я получил несколько вежливых поздравлений от однокурсников, некоторые помнят об этом событии и без напоминаний, а ведь ирония - родной брат, пока учился здесь же, то ли забывал, то ли делал вид, что не знал и, проходя мимо меня, каждое 10 февраля лишь мимоходом стрелял глазами. И все - вот так, молча. Впрочем, это единственные воспоминания, связанные с датой в настоящее время, а в детстве все было иначе - ярче и звонче, открыв глаза я видел перед лицом подарки от родных, и нос приятно щекотал аромат свежей выпечки, разносившийся на весь дом. Никто не был против витающего пряного запаха моего любимого пирога с яблоками и корицей. Но это лишь до поступления Сириуса на Гриффиндор, потом все резко сошло на нет. Но ведь и я повзрослел. К чему мне праздничные застолья в и без того насыщенный и сумбурный график жизни? После завтрака я собирался строить планы на после учебное время, а вечером я собирался уединиться в библиотеке — как вдруг сова принесла конверт с отцовской печатью. Всего три слова: «Немедленно вернись домой». Ни объяснений, ни намека на причину. Лишь холодный приказ, не терпящий возражений.

Сердце сжалось. Мысли метались между худшими предположениями: что-то не так с моей Академией Полетов? Но я ведь уже объяснял, как это для меня важно, мы ведь привели все нужны доводы, он ведь меня понял. Что-то изменилось? Может, я сдал недостаточно хорошо пробные СОВ? Но ведь почти все П - почти, ладно. Я подтяну, время есть еще. Или... неужто Сириус наконец перешел ту грань, за которой даже наше имя не сможет его защитить?

Обратившись к Декану, я узнал, что и он, и Директор были уведомлены о срочном отъезде Регулуса, потому парня и направили на станцию в Хогсмид в сопровождении того же Слагхорна, не уступившего своим привычным расспросам:

— Мистер Блэк, вы больно молчаливы и задумчивы сегодня. Неужели так взросление на вас влияет? Помню себя в ваши годы... — Мужчина слегка рассмеялся, но тут же собрался с мыслями и продолжил. — Как поживают ваши родители? А брат? Я слышал, что мальчика выгнали из дома, но разве такое может быть возможным?

— Вы правы, профессор, я и правда немного растерян — не знаю, в чем может быть причина срочного путешествия домой, к тому же, даже не камином или аппарацией. Это немного заставляет задуматься — слишком много времени теряю. Но, конечно, не мне судить о важности этого. Родители, насколько мне известно, в здравии... — Более мне нечего было ответить, хотя и понимал, что тишина будет красноречивее дежурного светского ответа. Я и сам не понимал, что произошло со старшим братом, но этот вызов — мне уже казаться начинало, что произошло что-то ужасное.

Другими вопросами понимающий профессор не стал меня загружать и, дождавшись поезда, направился по своим делам в Хогсмид. За ананасами засахаренными, наверняка, его запасы сладости уже иссякли. Я невольно улыбнулся, вспоминая самый ужасный секретный секрет Декана, о котором знают абсолютно все.

Дорога в «Хогвартс-экспрессе» показалась вечностью. Я сидел в пустом купе, глядя на мелькающие за окном пейзажи, и пытался отогнать нарастающую тревогу. В Лондоне меня встретил Кричер, нетерпеливо обтирающий холодную кирпичную кладку стены. Этого я и ожидал, я сдержанно улыбнулся ему и подал руку. Эльф слабо обхватил мой палец своими руками и мы аппарировали в дом. Какие-то секунды времени. Привычная тошнота от мгновенного перемещения сделала мое лицо еще бледнее, чем обычно. Как же я ненавижу этот процесс. Вечерний особняк на площади Гриммо встретил меня гробовой тишиной. Ни признаков подготовки к празднику, ни намека на торжество — лишь тяжелое, давящее молчание, знакомое с детства. Что-то наверняка случилось. Но с кем?!

Мать встретила меня в холле. Ее холодным оценивающий взгляд скользнул по моей форме, будто проверяя, достоин ли я переступить порог.

— Приведи себя в порядок. И жди в своих покоях.

«Ждать чего?» — отчаянно хотелось спросить, но я лишь кивнул. Блэки не задают лишних вопросов. Я поднялся по лестнице, слыша, как где-то внизу скрипнула дверь. Чужие голоса. Я узнал низкий ворчливый тембр Трэверса и плавную речь Эйвери-старшего. Потом уже. спустя некоторое время — четкие, отмеренные шаги Люциуса Малфоя, так ходит только он. Наши манеры чем-то похожи, но он всегда был излишне громким, излишне болтливым — не Блэк, с этим ничего не поделаешь. Холодный ужас сковал мне грудь. Зачем они здесь? Что я сделал?

Внезапно воздух в комнате дрогнул. С характерным щелчком появился Кричер. Его большие глаза сияли необычным волнением, а в дрожащих руках он держал небольшую тарелку с идеальным куском пирога. Тот самый, с золотистой карамелизированной верхушкой и едва уловимым ароматом ванили, яблок, корицы и тёплого теста, который он всегда готовил мне на дни рождения.

— С возвращением, господин Регулус! Кричер... Кричер испек... — его голос дрожал от переполнявших его чувств. — Маленький господин должен помнить... должен знать...

Он умолк, услышав шаги в коридоре, и исчез с тихим хлопком. Но оставленный им пирог продолжал источать тонкий, почти волшебный аромат — аромат дома, детства, чего-то настоящего в этом мире ледяных условностей. Я не успел даже отломить кусочек. Но необъяснимое тепло уже разливалось по сердцу.

— Господина Регулуса ждут в кабинете хозяина! Срочно! — его шепот прозвучал прямо у моего уха.

Сердце заколотилось с новой силой. Я медленно спустился вниз, чувствуя, как каждый шаг отдается в висках. Дверь в кабинет отца была приоткрыта. Из нее струился теплый свет и доносился тот самый густой, сложный аромат — выдержанного бренди, древесного дыма дорогих сигар и воска для полировки красного дерева. Запах власти. Запах решений, меняющих судьбы.

Я вошел вслед за Кричером. Все взгляды устремились на меня. Отец, невозмутимый как всегда. Трэверс, нервно постукивающий пальцами. Эйвери-старший, наблюдающий с притворной расслабленностью. И Люциус Малфой — его холодный, безразличный взгляд скользнул по мне, изучая, оценивая, словно я был очередным артефактом в его коллекции, как банально. Одарил его в ответ еще более снисходительным взглядом и перевел уже совершенно другой на отца и старших гостей.

— Регулус.

— Добрый вечер, отец. Мистер Трэверс, мистер Эйвери, приятная встреча. Люциус... приветствую. Вы меня ожидали увидеть? — Я снова обратился к отцу, теряясь в догадках.

Отец жестом указал на кресло. Четвертое кресло. Рядом с ними. Не как сына. Как равного. Недоумение сменилось холодной решимостью. Вот как, значит. Этот день наступил именно сегодня?

Роксы наполнялись мановением палочки, пока я занимал свое место в кабинете. Передо мне стоял такой же напиток, как у отца, ровно столько же, сколько налил и себе. Без единого слова.

Я принял бокал, чувствуя, как холодный пот выступает под мантией. Но пальцы не дрогнули. Я поднес его к губам, одновременно со всеми, и первый глоток обжег язык и горло огненной волной. Вкус был сложным, почти яростным — дуб, дым, терпкость, и что-то ещё, незнакомое и пугающе взрослое. Пирог Кричера внезапно показался далеким воспоминанием из другого измерения. На мне был прикован любопытный хитрый взгляд блондина, что я упорно игнорировал. Наверняка, того съедает нетерпение и подмывает пошутить. Знает же, что я никогда бы себе не позволил тайные попойки с однокурсниками, а тут — буквально лишение алкогольной «чести» на его глазах.

Я чувствовал, как жар распространяется по жилам, пытаясь затуманить сознание. Но я сжал пальцы на тяжелом хрустале и сделал ещё один маленький глоток, встречая взгляд Эйвери-старшего, знавшего меня почти так же хорошо, как и своего сына. В его глазах не было ни одобрения, ни поощрения — лишь выжидающая тишина. Он ждал. Ждал, справлюсь ли я. Справлюсь ли с напитком, с ситуацией, с давлением.

«Не покажи слабости», — стучало в висках. «Не опозорь имя Блэков».

Я выпрямил спину, чувствуя, как пламя виски смешивается с холодной решимостью внутри. Этот напиток не приносил расслабления. Он был испытанием. И я должен был его пройти.

Молчание в кабинете затягивалось, становясь густым, как дым сигар. Все ждали. Особенно Малфой — его молчание было красноречивее любых слов. Он изучал меня, и я понимал: это лишь первое из многих испытаний, что ждут меня в этом новом, взрослом мире. Я встретил его взгляд, и в тот миг понял: детство, пироги Кричера, тихие дни в Хогвартсе — все это осталось в прошлом. Дверь захлопнулась.

Сегодня, в мой шестнадцатый день рождения, я стал не просто на год старше. Я стал Регулусом Блэком. Наследником. И мне предстояло доказать, что я этого достоин.

— Признаться, я был немного озадачен столь внезапным отъездом из Хогвартса, — негромко произнес я, проверяя смогу ли говорить так же спокойно, как и до обжигающей янтарной жидкости в горле. Признаться, это было горько и больно. Физически больно, однако, чудеса случаются не лишь на Рождество. — Но я действительно приятно удивлен нашей встрече. Простите, что заставил вас ждать.

Он вручил мне координаты. Свой адрес. Ключ от этого временного убежища. Этот простой, почти бытовой жест значил больше, чем все его слова о готовности помочь. Это был акт безоговорочного доверия, который обжег меня сильнее, чем любое заклинание. Доверие, которого я был недостоин, проливаясь на мои опаленные ладони ядовитым нектаром, сладким и горьким одновременно. И того доверия, которого он, по его же словам, не мог дать никому — ни друзьям, ни возлюбленным, ни этому миру, что всегда пытался разломать его на части. Он вручил его мне — тому, кто предал все, к чему прикасался.

И он назвал меня ребенком.

Это слово, такое простое, такое снисходительное, должно было успокоить, снять вину, обернуться бальзамом на старые шрамы. Но оно упало на сознание, как камень в болото, поднимая со дна тени, которые я годами пытался утопить в ледяной воде самообмана. Потому что ребенок не знает того, что знаю я — вкуса собственного страха, смешанного с медью крови на губах, когда ты стискиваешь зубы, чтобы не закричать. Ребенок не чувствует того, что навсегда впиталось в мою плоть — жгучую пульсацию темной метки, что живет под кожей, как чужеродное существо, напоминая о каждом неправильном шаге. Ребенок не носит на руке клеймо, которое является не просто символом, а живым, дышащим свидетельством самого темного момента его жизни — момента, когда твою преданность разорвали на части и собрали заново, вложив в руки лезвие для будущих убийств.

Он просит меня не винить родителей. Говорит, что они «позволили сделать выбор». Его ладонь на моем плече тяжела и тепла, но под ней холодок проходит по коже, заставляя меня содрогнуться. Он не понимает. Не может понять. Потому что его выбор был громким, яростным, с хлопком двери, разнесшим вдребезги хрустальную тишину нашего дома. Мой выбор... мой выбор был тихим, постепенным, покатым склоном, на который я ступил, даже не осознавая, что обратного пути нет. И они не просто «позволили». Они направляли. Одобряли. Восхищались. Их гордые взгляды, их одобрительные кивки были тем топливом, что сжигало мои сомнения, превращая их в пепел, уносимый ветром ложных убеждений.

И чтобы он понял, почему я не могу просто «не винить», почему эта метка — не просто несмываемые чернила, я должен заглянуть в ту бездну снова. Должен рассказать. Но как подобрать слова, чтобы описать невыразимое? Как описать не просто ритуал, а метаморфозу души, когда из тебя вырывают все былое человеческое и наполняют холодной, безжизненной тьмой? Как передать словами тот момент, когда твое собственное «я» растворяется в боли, а на его месте возникает нечто чужое, готовое подчиняться, готовое уничтожать?

— Ребенок... — повторяю я тихо, и слово это звучит горько и странно на моих губах, будто я впервые пробую на вкус незнакомый плод, прекрасный снаружи и ядовитый внутри. Я медленно поднимаю взгляд от пергамента к его лицу, и в моих глазах он должен увидеть не обиду, а бездонную усталость. — Ребенок не проходил того, через что прошел я, чтобы получить это.

Я не смотрю на свое предплечье. Мне не нужно. Я чувствую его. Всегда. Тусклую, постоянную пульсацию, как второе, более медленное и зловещее сердцебиение, напоминающее, что часть меня больше мне не принадлежит.

— Ты говоришь о выборе, Сириус. Но ты не спрашиваешь, в чем именно заключался мой «выбор». Ты думаешь, это было просто решение принести клятву? Надеть мантию? Последовать за тем, во что верил я и наши родители?

Я делаю паузу, собираясь с мыслями, с мужеством, чтобы вытащить это наружу, как занозу, впившуюся глубоко в самое сердце.

— Темная Метка... это не татуировка. Ее не наносят иглой и чернилами. Ее... выжигают. Но не огнем, а магией.

Воздух в кухне становится гуще, тяжелее, словно насыщаясь свинцовой пылью воспоминаний. Я вижу, как его взгляд становится более сосредоточенным, предчувствуя, что сейчас прозвучит нечто ужасное, нечто, что навсегда изменит его представление о том, через что мне пришлось пройти.

— Это не просто клеймо верности. Это... портал с координатами. Канал. Присяга, высеченная не на пергаменте, а на самой душе на магическом уровне. Чтобы получить ее, нужно не просто произнести слова. Нужно... открыться. Позволить ему... или его доверенным лицам... заглянуть в самую глубину. Увидеть все, что ты пытаешься скрыть. Все твои страхи, все слабости, все потаенные мысли. И только тогда... когда ты полностью обнажен и беззащитен... они накладывают печать. Это почти со всеми одинаков - добровольное раскрытие, как в моем случае, либо безмолвное проникновение, как у многих.

Я закрываю глаза на мгновение, и меня накрывает волна воспоминаний, такая яркая и болезненная, что у меня перехватывает дыхание. Холодная каменная комната, где воздух был спертым и пах страхом и потом. Полумрак, едва разгоняемый тусклым светом факелов. Фигуры в масках и капюшонах, стоящие кругом безмолвным, осуждающим хором. И тот, кто действовал от Его имени... с палочкой наготове, чей взгляд, казалось, пронзал меня насквозь, видя все те трещины, что я так тщательно скрывал. Но от этого и нельзя скрываться, это не имеет никакого смысла.

— Мое испытание... — голос срывается, и я с силой сглатываю, пытаясь протолкнуть слова сквозь внезапно сжавшееся горло. — Оно было связано с Легилименцией. Не просто поверхностный осмотр. Глубокое, мучительное вторжение. Они искали сомнения. Искали слабость. Искали хоть крупицу того, что они называют «нечистой кровью» или «моральным разложением». Они копались в моих воспоминаниях, как в помойке, выискивая что-то, что можно было бы использовать против меня. Я не знал ранее более неприятного чувства, словно остаться без одежды на публике. И тем более, перед глазами тех, кому я бы не стал доверять вообще ничего. Это было двойное испытание - смогу ли впустить их, смогу ли не таить, смогу ли скрыться от других. И в то же время, они жаждали хоть чего-то, хотя бы немного родовых тайн. Я мое сознание пытались проникнуть одновременно несколько человек. Я держался долго, не подпуская. И только одному я позволил прочесть меня. Он и вынудил остальных оставить меня в покое. Больше я никогда не опускаю свои щиты.

Я смотрю на него, умоляя понять без лишних слов, каково это — чувствовать, как чужие пальцы ковыряются в самых сокровенных уголках твоего разума, вытаскивая на свет все, что ты хотел бы забыть.

— А потом... потом был «Круцио».

Я произношу это слово шепотом, и оно повисает в воздухе, как ядовитый газ, от которого щиплет глаза и перехватывает дыхание. Запретное заклинание. Одно из Непростительных. Я вижу, как он напрягся, его пальцы непроизвольно сжались в кулаки, белые костяшки выступили под кожей. Он ведь поймет?

— Не на полную силу, если честно. Не до... безумия или смерти. Но достаточно. Достаточно, чтобы я почувствовал, как мои собственные нервы воспламеняются изнутри. Как будто тебя погрузили в кислоту, но при этом ты остаешься в сознании, чтобы прочувствовать каждый микрон растворяющейся плоти. Это была проверка на стойкость. На выносливость. Чтобы увидеть, сломлюсь ли я. Закричу ли. Умолю о пощаде. Мой наставник понимал, что делает и очень старался мне не навредить. Но важно другое: это так же добровольно было.

Я отвожу взгляд, глядя в темное окно, в свое собственное бледное отражение, искаженное страданием, которое я никогда не показывал миру и кому-либо.

— Я не сломался. Не закричал. Я... я принял это. Впитал боль, как губка, позволил ей заполнить меня до краев, пока она не стала единственной реальностью, что существовала для меня в тот момент. И в самый пик этой агонии, когда мое сознание готово было разлететься на осколки, когда граница между мной и болью стерлась... они наложили Метку. Через боль. Через вторжение в разум. Она вплелась в саму ткань моего существа, стала частью моего магического ядра. Она не просто на коже, Сириус. Она... во мне. Скрыть Метку - не выход, не решение. Я готов лишиться руки, если бы это помогло. Но не думаю...

Я наконец поворачиваю к нему лицо, и в моих глазах, я знаю, стоит тот самый ужас, который он видел в озере, смешанный с горечью и стыдом.

— И она живая. Она... чувствует. Когда он неспособен контролировать злость, она горит, как раскаленный уголь, тогда он сам теряет ментальные щиты. Когда он дает приказ... она отзывается, посылая по жилам ледяную волну покорности. Это не метафора. Это физическое ощущение. Как тянущаяся нить, привязанная к самому моему позвоночнику. И он на другом конце. Всегда. При чем, только Он.

Я делаю глубокий, дрожащий вдох, пытаясь загнать обратно ком отчаяния, подступивший к горлу.

— Вот какой был мой «выбор», Сириус. Не решение присоединиться к «благому делу». Не юношеский идеализм. Это была церемония посвящения, где мою волю сломали, мой разум осквернили, а мою душу пометили, как скот. И они... — я киваю в сторону, где-то далеко, в сторону особняка, — ...они знали. Отец... он не мог не знать, через что предстоит пройти его сыну, чтобы заслужить «честь» носить это клеймо. Мать... она бы гордилась, узнай она, что я выдержал, не опозорив имя Блэков. Вот что значит «позволить сделать выбор» в нашем мире.

Я умолкаю, опустошенный, выпотрошенный. Я вывалил перед ним самую грязную, самую больную часть себя, ту, что годами гноилась внутри, отравляя все, к чему я прикасался. И теперь боюсь встретить его взгляд. Боюсь увидеть там отвращение, ужас или, что еще хуже, ту самую жалость, которую я ненавижу больше всего на свете.

Но я должен был это сделать. Он должен понять, что его «не вини их» — это роскошь, которую я не могу себе позволить. Потому что их молчаливое одобрение, их гордость за меня в тот момент - это было соучастием. Это было предательством того самого ребенка, которым, как Сириус говорит, я был. Они продали мое детство, мою невинность, мою душу за призрачное величие нашего имени.

И теперь, когда он знает правду о цене моего «выбора», может быть, он поймет, почему я не могу просто написать им вежливую записку, что со мной «все в порядке». Потому что ничего не в порядке. И не будет в порядке, пока этот шрам, выжженный на моей душе, не перестанет пульсировать в такт зову того, кто его поставил. Пока я не найду способ вырвать эту ядовитую занозу из самого своего естества.

За двадцать семь лет жизни и шесть полноценных лет работы в Департаменте охраны магического правопорядка, исключая три стажерских года, Лонгботтом понял несложную, но любопытную истину. Понял, что бесконечно в этом мире можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течет вода, и как стажеры аврората из несмышленых, не знающих реальности детишек, тихонечко превращаются в профессионалов своего дела. Они движутся к этому медленными, осторожными шажочками, меняясь в лице всякий раз, когда их, пронизанное юношеской наивностью, мировосприятие подвергается очередным моральным, физическим и психологическим испытаниям. Они скучают, полагая, что работа в аврорате – сплошная динамика, без намека на бумажную волокиту, но сказок не бывает. Они волнуются и сомневаются в себе, не без труда карабкаясь на вершину, к которой их дорогой дисциплины ведут наставники, прошедшие в свое время тем же тернистым путем. Они устают подчиняться и из-за этого злятся, уязвленные в собственной гордости, не до конца понимающие, что без порядка быть лишь анархии.  Они – дети, которые учатся быть взрослыми, и это становление, переосмысление себя и своих приоритетов – на это, в общем-то, Фрэнк мог бы смотреть вечно, улыбаясь одними лишь уголками губ.

- Неплохо, - негромко констатировал Муди, спустившись со свой ораторской трибуны на поле. – Есть с чем работать, в отличие от большинства новичков.

После тренировки с Блэком ушибленное плечо легонько ныло, но это была не та боль, на которую стоило бы обращать внимание. И все же, резко обернувшись к Аластору, Фрэнк почувствовал, как от правой ключицы к плечу стремительно кинулась крохотная молния, «простреливая» собой мышцу руки. Он глубоко вдохнул и быстро выдохнул, кивая.

- Согласен, – взгляд его снова перебежал на фигуру чистокровного шатена.

У Сириуса не было особенной техники в атаках, но сами чар были разнообразны. Работать действительно было «с чем», но еще больше работы необходимо было провести «над чем». Лучи несложных школьных заклинаний врезались в щиты второгодок, рассыпаясь на красочные фейерверки, а те, что не рассыпались, стремительными вспышками устремлялись обратно, тараня собой Блэка. Однако, в какой-то момент мальчишка заметно разогрелся и приятно удивил – он с ловкостью уворачивался от рикошетящих его чар; был настолько проворен и подвижен, что, кажется, являлся счастливым обладателем неплохого набора животных рефлексов, и в его будущей профессии это было больше, чем хорошо. Конечно, в настоящем бою против заклинаний помощнее и поизобретательнее, подобные фокусы не сработали бы, однако, фундамент имелся и на этой почве, не без помощи стажера, Лонгботтому предстояло сваять аврора-профессионала.

Время бежало быстро, ускоряясь из минуты в минуту, но для тренирующихся оно, кажется, замерло на месте, ударами колотящегося в безумии пульса стучась в ушных перепонках. Фрэнк с Аластором мало говорили, их больше интересовал процесс стажерского противостояния, чем пустая болтовня. Обсудить детали они смогут и позднее, за чашечкой кофе или чая, сейчас же стоило внимательно смотреть и в уме на воображаемом листочке взмахом пера ставить галочки у тех пунктов, над которыми стоило поработать в первую очередь.

Стрелки на наручных часах Лонгботтома пробили половину второго – время обеда у львиной доли сотрудников министерства. Хотя «пробили», это, конечно, громко сказано. Тренировка завершилась. Взмокшие, уставшие, но довольные собой, стажеры Муди направились в раздевалку, а Сириус покорно подошел к Фрэнку.

- Будут еще указания, сэр? – голос юноши звучал бесцветно, чего и следовало ожидать.  С какой-то стороны, Лонгботтом был неправ, приведя Блэка в первый день стажировки на полигон. По всем правила аврората – первый день для новичков должен был до финальной своей секунда оставаться теоретическим, как и вся неделя после. Потому что: ну кому хотелось терять молодые и такие дефицитные кадры – вот так сразу, с полуоборота? Да еще и военное время. Однако, Фрэнсис придерживался несколько иного мнения, и за это свое мнение он вполне мог получиться нагоняй от руководства, долети до них новости, что рядовой аврор со своим первым в жизни стажером обошелся таким вот дерзким образом – «выпотрошил» его до нитки на боевой полигоне. Собственно, чему быть, того не миновать, как с улыбкой замечает Сайрус.

- Нет, - спокойно отозвался мужчина, выпрямляясь и складывая руки за спиной. Плечи его слегка ушли назад. – Ты отлично справился с поставленной задачей, молодец, - Фрэнк понимал, что похвала мало как повлияет на настроение парня, не привыкшего к строгой дисциплине и подобным часовым нагрузкам – он сам был таким в восемнадцать лет, отчасти. Однако, Сириусу придется это все принять, если он серьезно настроен поддерживать в магическом мире порядок. Ко всему прочему, оставался еще и Дамблдор с его задачей по вероятной вербовке гриффиндорца. И тут все было куда сложнее, ведь помимо подчинения, мальчишке необходимо было привить привычку брать на себя ответственность и не бояться ее, воспитать в нем относительно слепую преданность, без которой в Ордене Феникса не обойтись, а так же натаскать на бесстрашие перед будущим, которое еще предстояло «обелить» и сделать счастливым. Даже не смотрят на то, что понятие «счастья» у всех свое. И все же, задачи Ордена позднее, сначала – основы аврорской стажировки. Ведь кто мы, если не солдаты в этой злополучной войне, которую никто не хотел, но все равно в нее ввязался? – Когда мы с тобой спускались по лестнице, мы проходили мимо раздевалось с душевыми, - качнул головой в сторону «первого этажа» полигона. – Освежись немного, займи один из шкафчиков в ряду «С», они должны быть свободны. Там же найдешь сменный спортивный костюм, он зачарован, так что должен сесть размер в размер. А свои вещи заберешь позднее, – шагнул назад, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов и медленно направился в сторону раздевалок. – Как будешь готов, выходи из аудитории и иди налево, после поворота – прямо. Окажешься в штабе, у стены розыска. Там и встретимся.

От Сириуса не требовалось что-то отвечать, лишь запомнить несложный блок информации. Сегодняшний день для перводневки выдался тяжелым, но плотный поздний завтрак дал ему необходимый запас энергии – как физической, так и умственной. Во всяком случае, у Фрэнка оно работало именно так: на пустой желудок делать что-либо было куда тяжелее, чем на сытый. Да и пара чашек кофе, в общем-то, тоже играли в рабочем процессе свою незаменимую роль.

Проводив Блэка до мужской раздевалки и указав на ряд шкафчиков «С», Лонгботтом покинул полигон, отправившись в штаб-квартиру. Офис значительно опустел в обеденный час – сотрудники всех отделов Министерства, в том числе Департамента охраны магического правопорядка, сгруппировались в кафетерии Атриума, раскрашивая главный этаж организации своими форменными мантиями, лицами и наполняя его шумом разнотонных голосов. А те, кто не поместился – отправились на прогулку по ближайшим лондонским кафе, зачаровав свои специфичные наряды маскирующими чарами, дабы не нарушать Статут о секретности.

- Первое впечатление? – без пояснений и расшифровок спросил Муди, поймав Фрэнка на подходе к главному входу в штаб-квартиру, на «пяточке» между кухней и стеной розыска.

- Отличное. Потенциал есть и это мне нравится.

- Хорошо. Что думаешь делать дальше, умник? – не смотрят на то, что иногда диалог между Лонгботтомом-младшим и Муди протекал в шутливой форме с долей иронического укола, это не меняло того факта, что девять лет назад именно Аластор был тем, под чье наставническое крыло шагнул Фрэнк, переступая порог Аврората. Сайрусу Лонгботтому, как заинтересованном лицу, не позволили заниматься стажировкой сына, так что его коллега, а по совместительству друг, взял эту ответственность на себя. С тех пор утекло много воды: было переосмыслено с пару десятков юношеских мировоззрений, принято невиданное количество решений, имеющий самый разный итог, была спасена не одна дюжина жизней и изучено более тысячи совершенно разных документов, проливающих свет на те или иные дела в рамках охраны магического правопорядка. Фрэнк из перспективного, пусть и торопливого иногда стажера, местами переоценивающего свои силы, превратился в уравновешенного, дипломатически-подкованного и талантливого профессионала. Однако, это не мешало ему время от времени обращаться к Аластору за скромным дружеским советом. Даже в том случае, если инициатором совета служил сам советчик – что для последнего было в порядке редкого исключение, чем правила. 

- Ввиду того, что первая неделя стажировки у нас теперь сугубо, - последнее слово в огромных саркастичных кавычках, так как это правило относительно ново и до сих пор подвергалось критике со стороны рядовых и старших авроров, - информационная, то есть теоретическая, рисковать шеей не буду и загружу Блэка отчетами, до которых не добрались руки, – на почти что полном серьезе, не понижая голоса ниже обычного, отозвался мужчина.

- Отнимешь работу у прытко пишущего пера, понятно… - ухмыльнулся Муди. – А если серьезно? – слегка сощурился, буравя коллегу-орденца внимательным взглядом. Его интересовал весь Сириус целиком, от пальцев на ногах до кончиков волос на макушке. В задачу Муди входил мониторинг мальчишки, получение его полного личностного анализа с последующим конструктивным докладом Дамблдору. В задачу же Лонгботтома – провести этот анализ, выяснить сильные и слабые стороны, и дать свой независимый вердикт. В военное время, как известно, любые средство хороши, и пусть даже идея вербовки ребенка в организацию, подобную Ордену Феникса, Фрэнка совершенно не впечатляла, его мнением на этот счет никто не интересовался.

- А если серьезно, то в моей голове есть идея, касательно утренней зарядки, - показательно откашлявшись, произнес рядовой аврор. – Она отлично бодрит, особенно если практиковать до плотного завтрака, - у Фрэнка и правда появилась любопытная идея, пока он изучал атаки Блэка. Он и сам был участником похожей «зарядки» в свое время и это, признаться, отлично приободряло юношеский ум и тело. Другой вопрос в том, что с тех пор расписание новичков первого года претерпело значительные изменения, а значит просыпаться придется раньше… но чего только не сделаешь ради стажера, не так ли? Да и возможное повышение вполне ощутимо маячило на горизонте, что не могло не мотивировать. Ко всему прочему, задача по стажировке Сириуса не было легкой, и это был еще один зачарованный винтик в сложной системе механизма мышления и рабочего вдохновения мужчины.

- Хороший план, Лонгботтом, - хлопнув Фрэнсиса по плечу, без тени споров и с довольной полуулыбкой на губах отозвался Аластор. – Забронирую под тебя «Тренировочный зал №2», раз уж все равно иду в ту сторону.

- Спасибо, босс, - Муди ушел. Люди, в полной мере знакомые с мимикой его непробиваемого выражения лица, поняли бы, насколько сильно он был доволен полученным результатом, пусть то и была «капля в море».

Рядовой аврор, между тем, вновь соскучился по кофе. Удостоверившись, что за его спиной Блэка все еще нет и коридор, ведущий из учебного центра в штаб-квартиру, пуст, исключая исчезнувшую за поворотом спину Аластора, Лонгботтом прямой наводкой отправился в офисную кухню. Когда все манипуляции с туркой были произведены и по двум белым магловским чашка с надписью «Department of Magical Law Enforcement» был разлит не самый лучший, но терпимый кофе, он вышел обратно в штаб, замечая в условленном месте Сириуса. Тот что-то внимательно изучал на стене розыска, увешенного листками, автопортретами и прочими оперативными данными.

- Все эти данные актуальны на момент сегодняшнего дня, - заметил Фрэнк, протягивая Блэку чашку кофе. – Угощайся, это местный кофейный разлив. Сравнительно хуже, чем мы пили в кафе, но как есть. Сахар я не добавлял – кухня там, – указал освободившейся рукой на кухонный закуток, с очевидным намеком: если необходимо подсластить, сходи и сделай сам. – Так вот, да, все эти листовки – еще не закрытые дела. Выглядит жутко, если задуматься. Кажется, что весь британский магическим мир – преступная арена, - сделал глоток кофе, умолкая на полминуты. – Но это не так. Тут много висяков, есть что-то международное, достаточное количество автопортретов и даже… - скептически хмыкнул, раздвигая пальцами бумаги и добираясь до рекламного плаката квиддичной игры, - немного развлечений. О! Я ходил на этот матч, «Гордости» проиграли «Селькиркским скитальцам», хотя снитч поймал Дугал Макбрайд. У скитальцев отменно поставлена защита, но страдает атака… кстати! – вырвавшись из собственных мыслей, повернулся к Сириусу. – Иди за мной, покажу тебе мое, а по совместительству твое рабочее место на ближайшую тройку лет.

Рабочая зона Фрэнка расположилась в удобном правом углу офиса, рядом с зачарованным окном, задернутом полупрозрачной дымкой штор. За волшебным стекло тоже собралась дымка, но нескольку другая – дневная, молочного цвета, сквозь которую проглядывал слепяще-золотой солнечный шар. Взмахнув волшебной палочкой, Лонгботтом притянул от соседнего пустующего стола в свою квадратную «кабинку» второй деревянный стул с мягким темным сиденьем. – Присаживайся, - выудив из стопки документов обычную магловскую тетрадь в клетку, пододвинул ее к Блэку. Перо в чернильнице стояло тут же на слегка заваленном папками и документами столе и так и ждало, чтобы оставить на сероватой магловской бумаге фигурную кляксу. – Записывай: тетрадь для лекций, перо, чернила, сменная спортивная обувь, футболка, спортивные штаны, душевые принадлежности, - Фрэнк внимательно следил за тем, как кончик пера царапает шершавую бумагу. – Это список необходимых атрибутов, который должен быть у тебя всегда с собой во время стажировки. Первая часть – для плановых лекций, сопровождающихся опросами и домашними работами. Лекций в твоем расписании будет минимум две в день, иногда три. Начало в десять утра каждый день. Длительность каждой от полутора до двух часов, - присел на свободный стул, вытянув откуда-то из ящика стола небольшой кусочек пергамента и, параллельно с тем, как говорил, оставлял на бумажке короткие пометки. – Вторая часть – практика. Ее в твоем расписании быть пока не должно, но будет, – пододвинул к Сириуса листочек с пометками, ткнув в него указательным пальцем и озвучивая. – Жду тебя завтра в восемь часов утра у второго зала для тренировок. Он находится сразу за полигоном, где мы сегодня были. Вторая дверь, на ней табличка с цифрой «2» - откинулся на спинку стула, берясь за чашку и делая большой глоток горячего кофе. – Мне понравились твои магические атаки, Блэк, есть над чем работать, но чуть позже. В первую очередь – защита. Как ты и сказал – это твоя слабая сторона, потому этим фронтом мы с тобой и займемся с завтрашнего дня. Вопросы?

Секретности в этих утренних занятиях не было, но была самодеятельность, за которую Лонгботтом мог получить нагоняй. Однако, мужчина был уверен, что результат оправдает все риски. Да и, по какой-то нелепой причине, чувствовал, что подвохов со строну Сириуса ожидать не следовало.

А пока шатен думал, аврор добавил: - Запомни, пока ты стажируешься, у тебя всегда должны быть вопросы. Любые, даже если они кажутся глупыми. Не знаешь, что спросить - переспроси очевидное. Ведь ты учишься – это нормально. В противном случае, у людей начнут появляться вопросы к тебе.

Эту не менее простую истину Лонгботтом понял, когда стажировался сам. Умников любят, бесспорно, они результативны и старательны, частенько достигают наилучших результатов, но подобного не было бы, не задавай они вопросов. Ведь даже самая простецкая деталь в той среде и сфере, в которой ты ничегошеньки не понимаешь, куда ты только пытаешься нырнуть, может быть, при самостоятельном рассмотрении, расценена не так, как должно. И если не спросить, не поделиться сомнением – можно фатально ошибиться. И вроде как на ошибках учатся… но не всегда, иногда шанса на ошибку не существует.

- Заканчивается время обеда, - Фрэнк посмотрел на наручные часы, часовая стрелка шагнула к половине третьего. – В кафетерии Атриума с минуты на минуту станет тише. Если голоден – можем перекусить, если нет – допиваем кофе и отправляемся на обширную экскурсию по Министерству. Что решаем?